— Это теперь твоя семья? Ну и живи с ними! – бросила Лена, и звук захлопнувшейся двери эхом пронёсся по квартире, оглушая Костю больше, чем её слова.
Он стоял посреди комнаты, словно громом пораженный, и смотрел на дверь. Глупо, наверное, но он ждал, что вот-вот ручка снова повернется, и Лена вернется, как это бывало после мелких ссор. Но нет. Тишина давила на уши, а в воздухе висело ее последнее, резкое, как пощечина, слово: «С ними…».
«С ними» — это, конечно, про маму. Варвара Ивановна, его мама, женщина властная и, как многие считают, с тяжелым характером. Хотя Костя всегда считал, что мама просто хочет как лучше. И для него, единственного сына, и для его семьи. Просто понимает это «лучше» по-своему.
Мама переехала к ним три года назад, после смерти отца. «Не могу же я одну ее оставить, — говорил тогда Костя Лене, — да и дом большой, места всем хватит». Лена тогда только плечами пожала, мол, твоя мама, тебе решать. Но в глубине души тревожно екнуло. Интуиция, женская ли, просто житейская, подсказывала – добра не жди.
И интуиция не обманула. С первого же дня Варвара Ивановна начала устанавливать свои порядки. Нет, не скандалила, не кричала. Она действовала мягко, но неуклонно, словно вода камень точила. На кухне сразу повесили её шторы – «эти веселенькие цветочки мне по душе, а ваши какие-то блеклые». В ванной исчез Ленин любимый гель для душа с запахом лаванды, а на его месте возник кусок дегтярного мыла – «химия одна, а это – натуральное». И так во всем, в каждой мелочи.
Лена сначала пыталась спорить, доказывать. Но быстро поняла – бесполезно. Варвара Ивановна имела на все свое, единственно верное мнение. А Костя… Костя молчал. Улыбался виновато, и говорил Лене потом на кухне, тихо, чтобы мама не услышала: «Ну, мам, она же пожилой человек, уступи. Ей так привычнее». «Привычнее ей, а мне как?» — хотелось кричать Лене, но она только устало вздыхала и отворачивалась к окну.
Самое страшное началось на кухне. Варвара Ивановна считала себя непревзойденным кулинаром, и, в общем-то, готовила она неплохо. Но по ее мнению, Лена не умела готовить совсем. «Ты бы хоть у меня поучилась, пока я жива, — вздыхала она за обедом, — Костик у меня рос на домашних пирогах, а теперь что ест? Полуфабрикаты какие-то». Костя, сидя рядом, кивал и ел эти самые «полуфабрикаты», нахваливая Лену. А Лена молчала, сжав зубы. Она вообще любила готовить, и готовила, между прочим, вкусно. Но для свекрови все было не так. То пересолено, то недожарено, то «совсем не по-русски».
Сегодня утром Лена решила испечь сырники на завтрак. Хотела порадовать Костю, да и себя заодно. Встала пораньше, замесила тесто. Варвара Ивановна, как всегда, проснулась ни свет ни заря и тут же заявилась на кухню. И началось… «Муки много, яйца не свежие, сахара переборщила». Лена молчала, стараясь не обращать внимания на придирки. Но когда Варвара Ивановна заявила: «Ты бы хоть готовить нормально научилась, а то мой сын всё детство ел домашнюю еду, а теперь питается этой гадостью!» — терпение лопнуло.
Костя, как всегда, сидел рядом и молча кивал, соглашаясь с матерью. И этот кивок стал последней каплей. Лена вдруг почувствовала, что задыхается в этом доме. Доме, который когда-то был их с Костей уютным гнездышком, а превратился в поле битвы за «правильный» образ жизни по версии Варвары Ивановны.
Она резко встала из-за стола, вышла из кухни, выхватила из шкафа чемодан, начала механически бросать туда первые попавшиеся вещи. Костя даже не сразу понял, что происходит. «Лен, ты куда?» — растерянно спросил он, когда она уже в коридоре обувалась.
А она, не глядя на него, бросила через плечо: «Это теперь твоя семья? Ну и живи с ними!» И хлопнула дверью так, что стены задрожали.
И вот он стоит, оглушенный тишиной и одиночеством, впервые за много лет по-настоящему один в своей квартире. Мама вышла из своей комнаты, придирчиво оглядела его. «Что это ты тут как памятник стоишь? Лена где?» — спросила она тоном строгой учительницы.
Костя вздохнул и, стараясь говорить спокойно, ответил: «Ушла Лена, мама. Совсем ушла».
Варвара Ивановна нахмурилась, словно услышала какую-то глупость. «Ну и дура, скатертью дорожка! Не велика потеря. Найдёшь себе другую, помоложе, покладистей. И чтоб меня слушалась, а не выпендривалась».
Костя молчал. Обычно он бы промолчал, как и всегда. Смирился бы с маминым мнением, махнул рукой, и пошел бы зализывать душевные раны, заедая их мамиными пирогами. Но что-то сломалось внутри. Словно тонкая ниточка натянулась до предела и порвалась.
Он вдруг ясно увидел себя со стороны. Маменькин сынок. Тряпка. Бесхребетный увалень, который прячется за мамину юбку от любых проблем. Который не смог защитить свою жену, свою любовь, от маминого давления.
«Мама, — медленно сказал Костя, впервые за долгое время глядя матери прямо в глаза, — Лена – моя жена. И я люблю её. И если она ушла, то виноват в этом только я. И никто другой».
Варвара Ивановна опешила от такой дерзости. Она привыкла к его молчаливому согласию, к его уступчивости. А тут – вдруг такой отпор. «Да что ты такое говоришь? Опомнись! Она же… она же… да она тебя не ценила! Неблагодарная! Я для вас стараюсь, всю душу вкладываю, а она…»
«Мама, — перебил ее Костя, — никто тебя не просит вкладывать душу. Мы сами разберемся. И, пожалуйста, оставь Лену в покое. Это моя жизнь, и я буду жить так, как считаю нужным».
Он сказал это, и сам поразился твердости своего голоса. Словно внутри него что-то переключилось. Словно он вдруг проснулся от долгого сна.
Варвара Ивановна, видимо, поняла, что на этот раз что-то пошло не по плану. Она обиженно поджала губы, развернулась и, громко хлопнув дверью своей комнаты, удалилась туда, как провинившийся ребенок в угол.
Костя остался стоять посреди кухни, ощущая легкое головокружение от собственной смелости. Что дальше? Что теперь делать?
А дальше началась другая жизнь. Жизнь без Лены. И жизнь, как ни странно, без маминой опеки. Варвара Ивановна, обидевшись, замкнулась в себе. Разговаривала с ним сквозь зубы, готовила только для себя, и вообще, демонстративно игнорировала его существование.
Сначала Костя даже обрадовался такому повороту событий. Наконец-то свобода! Никто не пилит, не учит, не контролирует. Делай что хочешь, ешь что хочешь, живи как хочешь.
Но радость была недолгой. Очень быстро квартира погрузилась в какой-то хаос. Грязная посуда скапливалась в раковине горой, вещи разбросаны по углам, пыль клубилась под ногами. Готовить Костя не умел, да и не любил. Перебивался бутербродами да пельменями из магазина. Стирка, уборка – все это оказалось непосильной задачей. В доме стало пусто, неуютно, и как-то… холодно.
Холодно не только физически, но и душевно. Без Лены дом словно вымер. Исчезли ее легкий смех, ее заботливые руки, ее вечная суета. Исчезла сама жизнь. Осталась только серая, унылая повседневность.
Костя начал вспоминать Лену. Вспоминал их первое свидание, их свадьбу, их путешествия. Вспоминал ее улыбку, ее глаза, ее голос. Вспоминал, как они вместе выбирали обои для спальни, как спорили из-за глупых пустяков, как мирились после ссор. Каждая мелочь, каждая деталь их совместной жизни всплывала в памяти, будоража совесть и сердце.
И чем больше он вспоминал, тем острее чувствовал свою вину. Он понял, что Лена не просто ушла от бытовых проблем и материнских придирок. Она ушла от его равнодушия, от его нежелания брать на себя ответственность за свою семью. Он прятался за маминой спиной, как маленький мальчик, и не заметил, как потерял самое дорогое, что у него было.
Однажды вечером, сидя в темноте своей захламленной квартиры и глядя в окно на холодные звезды, Костя вдруг почувствовал невыносимую тоску. Тоску по Лене, по их общей жизни, по теплу и уюту, который она создавала вокруг себя.
Он вскочил с дивана, схватил телефон и набрал Ленин номер. Гудок, второй, третий… Она не брала трубку. Костя набрал еще раз, и еще. Без результата. Лена не хотела с ним разговаривать.
Тогда он решил действовать по-другому. Он оделся и вышел из дома. Он знал, где сейчас живет Лена. У ее подруги, Светки. Светка всегда была Лениной лучшей подругой, и Костя догадывался, что Лена пойдет именно к ней.
Подъехав к Светкиному дому, Костя долго сидел в машине, собираясь с духом. Страшно было увидеть Лену после всего, что произошло. Страшно было услышать отказ. Но страх потери был еще сильнее.
Он вышел из машины и дрожащей рукой нажал кнопку звонка. Дверь открыла Светка. Увидев Костю, она нахмурилась. «Тебе чего?» — спросила резко.
«Света, мне нужно Лену увидеть. Пожалуйста».
Светка помолчала секунду, потом вздохнула и отошла в сторону. «Проходи».
Костя вошел в квартиру и замер. В комнате, у окна, стояла Лена. Спиной к нему. Она смотрела куда-то вдаль, на вечерний город, и казалась такой хрупкой и беззащитной.
Он подошел к ней тихо, словно боясь спугнуть. Положил руку на плечо. Лена вздрогнула, обернулась. В глазах слезы. Но не злость, не ненависть, а какая-то безысходная грусть.
«Лена…» — только и смог выдавить Костя. Ком стоял в горле, слова не шли.
«Что тебе нужно?» — тихо спросила Лена, не отводя глаз. Голос спокойный, ровный, будто чужой.
«Прости, — сказал он тихо, опустив голову. — Прости меня за все. Я был дураком. Я не ценил тебя. Я не понимал, что теряю».
Лена молчала. Смотрела на него пристально, словно пытаясь разглядеть в его глазах правду.
«Я понял, — продолжил Костя, — я понял все свои ошибки. Я изменюсь. Я обещаю. Только вернись».
Лена вздохнула, отвернулась к окну снова. «А ты уверен, что готов жить по-другому?» — спросила она после долгой паузы, не глядя на него.
Этот вопрос завис в воздухе, как приговор. Готов ли он жить по-другому? По-настоящему по-другому? Не прячась за мамину спину, не перекладывая ответственность на чужие плечи. Готов ли он стать мужчиной, мужем, главой семьи?
Костя поднял голову, посмотрел Лене в глаза твердо и уверенно. «Да, Лена. Уверен. Я готов жить по-другому. Ради тебя. Ради нас».
Этот разговор стал началом долгого и непростого пути. Костя действительно начал меняться. Первым делом – выстроил четкие границы с матерью. Не без скандалов, конечно. Варвара Ивановна обижалась, плакала, угрожала сердечным приступом. Но Костя стоял на своем. Он мягко, но твердо дал понять матери, что его жизнь – это его жизнь, и что он сам будет принимать решения.
Лена не вернулась сразу. Ей нужно было время, чтобы поверить в его изменения. Она не хотела больше жить в постоянном напряжении, в борьбе за свое место в их общем доме. Она хотела увидеть реальные доказательства его перемен, а не только слова и обещания.
Костя действовал. Он сам вел хозяйство, готовил ужины, звонил Лене каждый день, рассказывал о своих делах, делился мыслями и чувствами. Он стал внимательным, заботливым, взрослым мужчиной. Тем мужчиной, в которого Лена когда-то влюбилась.
И Лена увидела эти изменения. Постепенно лед в ее сердце начал таять. Сначала она начала отвечать на его звонки, потом согласилась на встречу в кафе. Потом еще на одну, и еще.
И вот однажды, вечером, Костя приехал к Светке с огромным букетом роз. Он стоял на пороге, волнуясь как мальчишка, и смотрел на Лену с надеждой. Лена смотрела на него в ответ, и в ее глазах Костя увидел то тепло и любовь, которых так ему не хватало все это время.
Она улыбнулась ему той самой улыбкой, которая когда-то пленила его сердце. И сказала тихо, но твердо: «Я вернусь, Костя. Но помни – второго шанса у тебя не будет».
Он крепко обнял ее, прижимая к себе, и прошептал в волосы: «Я буду помнить, любимая. Я больше никогда тебя не отпущу».
И они снова стали семьей. Уже без вечного давления и обид. Семьей, построенной на взаимном уважении, понимании и любви. Семьей, в которой муж – мужчина, а жена – женщина. И мама – просто мама, которую любят и уважают, но которая не управляет их жизнью.
Жизнь налаживалась. В доме снова появился уют, смех, и запах свежеиспеченных сырников по утрам. Сырников, которые Лена теперь пекла с удовольствием, не опасаясь критики свекрови. Потому что главное теперь было – чтобы Косте нравилось. А Костя ел их с аппетитом, и улыбался Лене так тепло и нежно, как никогда раньше. И эта улыбка была для Лены лучшей наградой за все пережитые страдания.
И жизнь продолжалась. И кто знает, может быть, когда-нибудь в их доме зазвенит детский смех. И тогда история маменькиного сынка станет просто далеким воспоминанием, началом новой, счастливой главы их семейной саги.